Евгения Некрасова 92 кг
К тридцати семи годам у Аллы было всё, чего она хотела. Но было и то, что ей на фиг не сдалось, – слишком много себя. В щеках, боках, руках, плечах, икрах, бёдрах, животе.
Она всегда жила немного кругловато-обтекаемой, а после тридцати пяти и двух ковидов вышла из берегов своего тела. Алла не сильно переживала за то, как она выглядела, на мнение других плевать хотела. Родня реагировала на присылаемые фотки упрёками, что Алла ещё молодая и надо худеть, а Алла отвечала, что нечего было называть её в честь Аллы Пугачёвой из-за её рыжеватости. На что родня отвечала, что Пугачёва – молодец, так как всё время худеет.
Алла над худением не задумывалась, но с новообретённой толстотой ей стало неудобно жить. Многие вещи, обычные или дороговатые, перестали на Аллу взбираться. Независимые бренды, которые она так любила поддерживать за их уникальность, оказалось, не шьют вещей нового Аллиного размера. Это, конечно, была дискриминация, возникшая из-за рыночных причин: покупательницы такой одежды чаще всего носили эмку. Но главное, Аллу теперь атаковали хвори. Заболели шея и спина вверху, воздух при ходьбе сложно передвигался по телу. На голове будто засел дятел и стучал в виски. Алла почитала симптомы, заказала непенсионерский по цене тонометр. Давление оказалось повышенным. Алла купила таблетки, которые пила её бабушка. И пот, который потопом летом, речкой осенью и весной, мерзким ручьём зимой. А вот ещё что: Алла обычно носила только платья и юбки. В тепло это оказалось невозможным – внутренние части бёдер теперь тёрлись друг о друга до розового мясца. Алла бесилась, она привыкла контролировать всё, что происходит в её жизни, и делать так, чтобы всё, даже работа, давало ей только удовольствие. Она смотрела свои фото двухлетней давности и видела себя же – но со скулами, с одним подбородком, со стандартными руками и ногами, с очевидной талией, меньшей грудью, не сливающейся в единую телесную массу с животом.
Алла впервые в жизни заказала весы. С синими глазами и белоснежным корпусом. Проснулась, проверила соцсети, сняла пижаму и встала на новинку. Она сразу ей показала 92 килограмма. Алла задумалась. 92 – это почти 100. 100 весили незнакомые тётеньки, которые пытались худеть в телевизоре в Аллином детстве. Кажется, со 100 шагало слово “ожирение”. Алла погуглила: да, при её росте это называлось “ожирение первой степени”. Подруга детства сказала на это Алле: а что делать, у нас возраст.
Алла решила действовать. Она всегда достигала всего, чего хотела. Вот евродвушка в хорошем районе мегаполиса недалеко от центра и рядом с парком, вот работа, на которую не надо ездить и которая нравится, вот немалые деньги, которые за неё отдают. Вот девайсы с яблоком. Или не с яблоком, но дорогие. Вот доставкой блюда стран мира, в которых Алла уже побывала или планировала побывать когда-нибудь. По вкусу блюда редко отличались от оригиналов, а иногда жевались лучше. Возможность еды – готовой или продуктами, вкусной, разнообразной, необычной, смелой, свежей, сложной в добывании, выращивании или приготовлении – была для Аллы самым главным достижением. Больше всего Алла любила китайскую, не кантонис, а поострее – сишуань, и индийскую, оттуда досу, бириани с бараниной и, конечно, даал. И возможность вина, разумеется. Алла не алкогольничала, но бокал красного всегда выпивала за ужином зимой, весной и осенью, а настоящим летом покупала розе или белое.
Guilty pleasures с ней тоже жили, курить Алла бросила, но жевала тягучий мармелад в виде мишек, червей и бутылочек колы. Вот этих последних, полупрозрачных с коричневатой заливкой, делающей вид, что она напиток, Алла обожала. Настоящую кока-колу Алла не любила. И вот все эти явления – доса, розе, ремонт-аллиной-мечты, жевательная кола, поездки, авангардные спектакли, девайсы, шёлковое платье за 30 тысяч, выигранный тендер (честно), радость придумывания и проектирования, крутая музыка, грандиозные книги – не имели силы, если бы с ними вместе не приходил Запах арахисовой пасты. Им Алла обзывала ощущение, которое образовывалось у неё в груди и вокруг от новой покупки вещи, еды, пространства, впечатления.
Когда Алле было семь, в их панельный двор привезли ящики американской гуманитарки. У Аллы появились первые джинсы, на четверть ноги длиннее, она подворачивала. Но промежность и живот штанов там сшили на мальчиков, поэтому жёсткий джинсовый шов вгрызался ей между ног. В холодильнике из того же американского ящика засели тонкие серебристые пакеты, три или два. Мама копалась, нашла, где надрез для открывания упаковки, выдавила чуть массы и попробовала. Сказала: фу. Но Алла всё равно взяла и унюхала самый прекрасный запах на свете, попробовала чуточку, вкус чужероден и от этого грандиозен. Мама вытащила у Аллы из лапок блестяшку и выкинула в мусорку. Второй, неоткрытый пакетик – тоже. Алла даже не заплакала, она догадалась, что Запах арахисовой пасты – это то, что ей предстоит достичь в жизни. Самой. И вот теперь поданная в ресторане доса пахла в первые несколько секунд не собой, а арахисовой пастой. Десерты из бельгийского шоколада на вкус в первые мгновения имели вкус арахисовой пасты. Купленный новый девайс источал не фабричный пластик, а арахисовую пасту. Свежий, непошлый, но небездушный ремонт не вонял краской или деревом, а выделял запах арахисовой пасты. Эйфория от секса, концерта любимой группы, чтения удивительной книги, долгий спокойный сон ощущались как запах и вкус тогдашней арахисовой пасты.
Даже запах и вкус реальной арахисовой пасты не мог сравниться с ощущением от той. Алла пробовала американскую, британскую, немецкую, индийскую, китайскую, русскую, заводскую и фермерскую. Приятель-и-секс-партнёр сказал ей, что это она тогда словила ощущение достижения американской мечты, которое ничем на самом деле не отличается от постсоветской. Алла же подумала, что это просто ощущение её собственного счастья. Она жила и работала для того, чтобы испытывать Запах арахисовой пасты не реже двух раз в день. Ограничения могли означать сокращение Запаха арахисовой пасты. Алла принялась искать аккуратные стратегии.
Интервальное голодание. Шестнадцать через восемь. Ешь что хочешь и сколько хочешь восемь часов. Не ешь шестнадцать часов. Алле давалось сложновато. Алла переживала, что не успеет спокойно наесться до девяти вечера. Она с трудом дожидалась завтрака в час дня. Иногда даже не вылезала из кровати до этого времени. Просыпалась, отвечала на письма с телефона или работала на лэптопе. Если с утра случались встречи онлайн или офлайн, Алла глядела на часы, мысленно давила на цифры, приближая их к еде. Количество времени для счастья ужалось. Но Запах арахисовой пасты ощущался. Всё же он добывался не только из еды. Синеглазые весы выдавали Алле 92,5, иногда 93. Друзья и буквы в интернете обещали Алле, что сейчас вот-вот пойдёт, случится чудо. Но оно не приходило. Два месяца спустя Алла весила 93, а от интервалов в питании в желудке случился гастрит, оставленный вроде в юности. Алле это всё не нравилось. Друзья удивлялись, советовали спорт. Алла очень не любила спорт.
Алла пару недель побеждала гастрит. Кашами, йогуртами. Вес не двигался вверх, но меньше 92 весы-голубоглазки не выдавали. Алла вспоминала, как в двадцать мучилась год от мощного гастрита, из-за которого повышалась температура, плохо пахло изо рта и болела вся передняя поверхность тела от паха до груди. Алла ела только варёное: кашу, курицу, бананы из микроволновки. Пищу потребляла только с помогающими желудку таблетками. Сама была как варёный суповой курёнок – костлявая и желтоватая. Ручки висели, и рёбра рассчитывались, а живот впадал внутрь. Алла не помнила, как она выглядела тогда в зеркале, но помнила ощущения от своей ненормальной тонкости. Худоба для неё с тех пор сделалась болезнью. Вот сейчас Алла глядела на себя в зеркало голой. Тело расплывалось вниз взбитой белой периной. Алла мысленно старалась усушить себя хотя бы до трёхлетней давности. Значительно меньше бёдер, щёк, грудей, больше скул и глаз, тонкие руки и ноги, и живот, кругленький, живой, мягкий, но отдельный, сам по себе, не монолитный с туловищем, не растекающийся по нему и вниз. Вот она могла придумать – и дальше двигались целые плиты или деревянные брёвна и появлялись здания или другие объекты. Но в реальности тело её не менялось от её придумок.
Дальше Алла начала низкоуглеводную диету. Жиры, здравствуйте, да, здравствуйте. Алла отказалась от выпечки, сладостей, любимых пасты, суши, кускуса. Бананы тоже попали в бан-лист. Остались авокадо, горький шоколад, грибы, хумус, капуста, оливковое масло, мясо плюс, разумеется, арахисовая паста и ещё некоторые продукты. Красное сухое по бокалу-два в день оставалось во всех Аллиных диетах. Шло легче, чем томительное ожидание еды во время интервального голодания. Люди получили Нобеля за него, ну и что теперь. Низкоуглеводка была прикольнее.
Раз в неделю Алла позволяла себе пасту из твёрдых сортов пшеницы, с морепродуктами или курицей. Иногда заказывала три низкоуглеводных пирожных за стоимость камчатского краба. Они были тяжелы, слишком сладки, и ощущения Запаха арахисовой пасты от них не появлялось. Алла решила больше не тратить так деньги и осталась просто на горьком шоколаде. Она ожидала потерю всего своего лишнего, планировала 10, для начала килограмма 2–3. Чтобы спокойно жить, Алла не взвешивалась много дней. Но тут пошла к синеглазкам. Они, моргнув, выдали ей 94,7. Алла почувствовала, что задыхается. Не вышла в этот день в зум-встречу, заказала суши и индиан одновременно и напилась красного вина. С утра заказала доставку классического синнабона с молочным кофе. Сама спустилась за сигаретами. “Спорт”, – тихонько писали подруги. Алла очень не любила спорт. Ходи каждый день по 10 тысяч шагов, писали. Она ходить-то не хотела и не любила. Вот купила квартиру у старинного огромного парка, из-за него жильё стоило особенно дорого. Но среди деревьев Алла не гуляла ни каждый день, ни раз в неделю. Только друзья приезжали и вытаскивали её с трудными уговорами в парк с хорошей погодой. Алла сейчас гуляла только на лоджии с сигаретой. Она снова стала есть всё.
Со временем Алла успокоилась, заработалась, просто потребляла пищу, особенно не думая над ней. Синеглазки снова занудно выдавали 92,3, 92,5. “Может быть, смириться?” – спрашивали подруги. Может быть, отвечала Алла. Снова пришло жаркое лето, сверхжаркое лето. Трусы и туловищная одежда намокали на сорок процентов ещё до того, как Алла выходила в город на деловую или дружескую встречу. Она таскала с собой влажные салфетки и полную смену одежды. Принимала душ три раза в день. Постоянно стирала. Запах собственного пота перебивал Запах арахисовой пасты. Похолодало, и на Аллу напало опять высокое давление. Она пила капотен, носила его с собой, а ещё тонометр, когда выходила в город. Чаще всего лежала, потому что болела голова. Начала заваливаться работа. Коллеги относились с пониманием. Алла злилась на своё тело. Худая подруга-коллежанка посоветовала эндокринологиню. Та тоже была худая, даже щуплая, но строгая. Она велела Алле сдавать анализы, пить таблетки для правильного захвата инсулина, считать калории, есть не более 1500 калорий в день и ходить по парку минимум 13 тысяч шагов. И эндокринологиня советовала спорт, эндокринологиня велела спорт. Алла сходила один раз в зал. Было чужо, скучно и неприятно. Не оттого, что Алла самая крупная в зале, – не самая. Её раздражал звук, запах спорта, и делающие его в одном зале люди вызывали у неё беспокойство. Она решила пока просто ходить.
Ходить было чрезвычайно скучно. Алла развлекала себя: слушала музыку, аудиокниги, глядела на природу и природу людей. Проверяла рабочую почту на ходу. Один раз её сбил человек на самокате, потому что она случайно вступила на велосипедную дорожку. Алла ходила кругами по утрам, и худая женщина водила теми же кругами свою бульдожиху, похожую на тюленя на мелких ножках. Хозяйка обычно шла впереди и звала собаку за собой. Та, дыша как курильщик, переваливалась следом. Когда Алла делала перерывы и садилась на лавке поотвечать на письма или поговорить по зуму, бульдожиха останавливалась, садилась у Аллиных ног, выбирая её в новые хозяйки. Настоящая собачья хозяйка улыбалась Алле и несколько минут уговаривала бульдожиху ходить дальше. Та мрачно смотрела по сторонам, на Аллу, слушала хозяйку, не глядя на неё минуты четыре-пять. Хозяйка говорила о том, что ходить полезно, важно, весело. Ну вот это неправда, думала Алла. Иногда худая хозяйка даже использовала любовь, объясняла бульдожихе, что очень любит её и хочет, чтобы та прожила дольше. Хозяйка продвигалась чуть дальше от лавки вперёд, и собака, отдохнув, поднималась с асфальта и плелась за ней. Хозяйка ждала, они равнялись, шли вместе, но очень быстро бульдожиха снова начинала отставать.
Анализы не показали никаких серьёзных нарушений. Эндокринологиня вновь выговаривала слово “спорт”. Алла ходила по надоевшему парку, пила таблетки. Купила дорогие красноглазые весы для еды. Калораж сделался Аллиным террористом. Все guilty pleasures были изъяты из жизни. Остались только функциональные, средне- или низкокалорийные продукты. Даже полезности выкинулись: авокадо, оливковое масло, орехи и их пасты, хумус. Алла мечтала как-нибудь съесть с утра один крупный классический синнабон, а потом заснуть до следующего утра, например, потому, что в синнабоне содержалось две трети суточной нормы калорий. Ощущение Запаха арахисовой пасты Алла теперь испытывала всего три-четыре раза в неделю. Она всё равно не выдерживала новый тоталитарный режим. Пару недель Алла вписывалась в 1500 калорий, засыпая голодной. Было слишком нервно и холодно. Когда пошёл снег, сделалось вовсе невыносимо. Алла переедала на 300–400 калорий. Никакой зимний ужин, приготовленный ею самой или заказной, не помещался в 500 вымученных, высчитанных, сохранённых до вечера калорийных возможностей. Весы показывали 92 килограмма, по утрам иногда 91,5.
Потом всё ушло на новогодние каникулы. Людские тела. Худеющие и худые. Людские мечты и цели. Алла решила вернуться к снижению веса после праздников. Она поехала к родне – употреблять любимейшие майонезные салаты. На вокзале она увидела тренершу, к которой ходила заниматься в детстве спортом. Та осталась совершенно прежней – худой и низкой, – в спортивной куртке, брезентовых штанах, лыжной шапочке, с рюкзаком и в кроссовках. Тренерша не узнала Аллу, может быть, оттого, что она так выросла, или из-за маски. Алла, единственная на вокзале, носила маску. При покупке билета на автобус у Аллы в голове возникло то, что вроде и так всегда было рядом, на поверхности болталось в этом коробе памяти среди всяких других штук детства. Она словно всегда это помнила, только теперь достала и внимательно стала рассматривать. Алле девять, много детей и несколько взрослых едут на спортивные сборы, живут в советском общежитии без горячей воды и стульчаков в туалете на этаже. Дети выключают свет, запирают её в комнате с сыном тренерши, которому лет двенадцать. Сын тренерши пытается Аллу изнасиловать или играет в то, что пытается. В общежитии советские кровати с гладкими коричневыми перекладинами у головы и ног. Алла кричит сипло и плачет беззвучно. Дети гогочут, включают свет и заходят. Не сразу, через какое-то время. Алла совсем не помнила внешность сына тренерши. Только его холодные и серые глаза. Тренерша сидит в автобусе на противоположном ряду на два места позади с краю. Алла смотрит на неё, но не может выудить из неё, как выглядел её сын. И глаза у неё казались другими. На следующий день все дети и взрослые спортивной секции едут на экскурсию в местный музей. За семейным столом Алла поглощала тарелки упрёков про отсутствие жизни в традиционных ценностях, тазик государственной пропаганды из телевизора, зато оливье с ветчиной, салат с крабовыми палочками без всякой там глупой кукурузы, салат с курицей, грецкими орехами и грибами. Всё это обильно заправлено нежным майонезом. Алла полировала всё это бутылкой хорошего сидра, который нашла в местном супермаркете. Алла пыталась рассказывать про свою жизнь в Москве, про работу и даже про похудение, но её особенно никто не слушал из-за того, что не было связи между вот этой чужой взрослой далёкой Аллиной жизнью и всеми её тутошными родственниками. Тогда Алла рассказала, как встретила тренершу на вокзале. Родня оживилась, это всё было понятное и родное ей, она начала вспоминать то, как Алла занималась этим спортом, а потом в четырнадцать резко бросила, кто до сих пор, кроме тренерши, работает, какие секции остались в их городе и платные ли они. Алла выпила бутылку сухого красного сама, родня сказала, слишком кислое.
После праздников Алла вернулась в Москву, но не в зал и не к подсчёту калорий. Голубоглазые весы она не доставала из-под кровати. Алла старалась не объедаться, не хватать перекусы, но в остальном никак не ограничивала себя. С ежедневными прогулками в парке она завязала. На письма эндокринологини не отвечала. Вернулся какой-то ещё осенний крупный проект. Директорка её фирмы вдруг выплыла из своего заграничного отпуска и объявила корпоратив через две недели в модненькой галерее современного искусства. Алла два дня искала себе платье в инстаграмах независимых российских марок. Наконец-то нашла. Чрезвычайно оригинальное. Стоящее своих 30 тысяч. В директ ей ответили, что, конечно, за дополнительные 5500 они сошьют это платье размером 3XL. Алла согласилась и ждала спокойно пошивку и доставку. Бренд, как и многие маленькие и независимые, базировался в Петербурге. Платье прислали за полтора суток до корпоратива. Оно влезло на Аллу огромным насилием, обтягивало все её складки-недостатки, топорщилось, пупырилось, страдало на Алле. Так эти девочки S-M представляли себе размер 3XL. Алла распяла платье на плечиках на вешалке на ножках и закурила прямо в комнате, молча глядя на наряд. Не выпуская из рук сигарету, Алла поскребла весы из-под кровати и, затягиваясь дымом, взвесилась. Голубоглазые показали 92,3.
На корпоратив Алла пошла в чёрных брюках и свитере. Она напилась, много слушала других, что-то говорила сама, и коллежанка-неподруга посоветовала ей женщину, которая сто процентов сможет помочь Алле с её 92 килограммами. Результат гарантирован. Проверено самой неподругой, которая обращалась с другим, но вот подруга неподруги приходила с тем же самым, даже хуже, а теперь носит M.
Алла решила не практиковать снобизм и быть открытой к разным опытам. Она вспомнила, что уважает магическое народное сознание. Книга одной антропологини, которая исследовала восприятие архитектуры через магическое сознание россиян, до сих пор очень помогала Алле в работе. Она написала Женщине-помощнице в ватсап. Через пару часов Алле ответили. Женщина-помощница тоже жила в свежепостроенном районе. Только гораздо проще, российскее. Без парка, с парковочными местами внутри двора. Алла знала, что вот в этих комплексах слышимость хуже, чем в той панельке, в которой она выросла. Поднималась на лифте на девятый и подумала, что магия не смогла остановить эту вот женщину от покупки дрянного жилья. Но потом устыдилась своей вредности.
Женщина-помощница выглядела как усталая, но дотошная докторка в платной, но недорогой поликлинике. Была одета в белую рубашку и джинсы. Очки. Выкрашенная в блонд короткая стрижка. Аккуратный макияж. Квартира безликостью напоминала съёмное жильё: белые стены, нейтральная, полузаметная мебель, картина с красным парусом в чёрном море над диваном. Никаких стеклянных шаров, ковров или там деревянных штор на входах в комнаты. Алла была разочарована. Никаких антропологических новинок. У Женщины-помощницы был сигаретный голос, но курением не пахло.
Разговор походил на помесь диалога с психотерапевткой и эндокринологиней. Алла спокойно и подробно рассказывала всё про свои 92 килограмма и борьбу с ними. Просто упомянула, что не очень любит спорт и не хочет им заниматься и что он ей вряд ли поможет. Женщина-помощница кивнула неестественно медленным движением. Она спросила Аллу, чего именно та хочет. Только конкретно. Алла сказала, что хочет похудеть ровно на 10 килограмм. Это будет означать, что тело вернётся в прежние границы, скулы, грудь, живот окажутся прежними, она сможет носить L или оверсайз M, снова ходить в платьях без колготок и велосипедок, уйдут давление, головные боли, задыхание. 82 килограмма – вот её цель. Женщина-помощница, словно лягушка в монолитной коробчонке, пообещала, что так и будет. Они говорили более двух часов. В финале за свои услуги она попросила 20 тысяч. Алла решила, что это ок, дешевле, чем платье. Она добралась домой, весело взвесилась, весы показали голубоглазо 92,2. Алла сама с собой пошутила, что, блин, никакого результата, и занялась своей работой.
Она проснулась на следующий день от оглушающего и, пожалуй, страшного крика. За её панорамными окнами только-только поднималось худое и блёклое московское солнце. Алла чувствовала, что спать ей ещё минимум три часа до её необходимых десяти. Удивилась нехарактерной её типу жилья слышимости. Что-то где-то нарушилось или сломалось, или Алла и вместе с ней какие-то ближайшие соседи не закрыли двери. Или, скорее всего, кто-то неудачно сделал ремонт и пробил стену прямо к ней. Прямо под правым ухом кричал младенец. Алла знала этот звук из кино, уличных столкновений с матерями и редких навещаний детных подруг. И вот она наконец догадалась, что это включилось видео на смартфоне, нажалось случайно во сне. А в видео плачет младенец. Она привстала и полуслепо принялась нащупывать телефон. Вместо этого она нащупала кожаную дрожащую мягкость. Рядом на кровати рыдал крупный младенец. У него между ног торчали мужские половые признаки. Ребёнок был голый. Алла вскочила и отбежала от кровати. Рядом с первым и орущим младенцем-мальчиком лежала младенец-девочка. Такая же крупная и голая. Алла принялась бегать по своей просторной, но не самой большой евродвушке. Заглянула в ванную, в гардеробную, на балкон, вышла в подъезд босая, чуть не навернулась, споткнувшись о свои же штаны. Никаких других людей, авторов этого пранка, рядом не оказалось. Алла зацепила себя рядом в зеркале, вернулась к нему. Пижамные штаны с авокадами висели. Майка топорщилась хлопчатобумажными складками. Грудь и живот существовали отдельно друга от друга, талия свободно просматривалась. Как и скулы, как и шея, с которой теперь ушёл второй подбородок. Алла приподняла штаны. Поглядела в зеркало на свои ноги и руки. Они были прежние, трёхлетней давности, нормальные.
Смартфон Алла нашла на противоположной стороне кровати от младенцев. Нагуглила телефон полиции. Начала звонить, заткнув свободное ухо ладонью. Орали теперь оба ребёнка. Вдруг Алла нажала отбой. Вытащила весы. Встала. Голубоглазые выдали ровно 82 килограмма. Алла погуглила, как брать младенцев. Первой взяла девочку, она тут же замолчала. Алла хотела её положить на весы. Но вспомнила, что те холодные. Положила младенца на кровать. Спокойствие передалось мальчику, он тоже замолчал. Алла сняла наволочку с подушки, обернула в неё младенца женского пола и положила его на весы. Девочка замотала ногами и руками, и наволочка вокруг неё расползлась. Весы синеглазыми цифрами показали сквозь накрывшую их ткань 5 килограмм и 4 грамма наволочки. Алла вернула ребёнка на кровать и прикрыла его наволочкой, как одеялом. Потом сняла вторую наволочку с другой подушки, запеленала в неё младенца мужского пола. Он весил те же 5 килограмм и 4 грамма наволочки. Алла вернула второго ребёнка на кровать. От ужаса Алла очень устала и села рядом. Дети почти идентичные, разнящиеся только полом, были рыжеватые, с холодными и серыми глазами. Оба молчали и ждали от Аллы чего-то.